В каюте Джад нашел свою Дот, сидевшую перед портативным телевизором, глядя на последний с поразившим Джада выражением бешенства, явно адресованного «Радио Таймс».
Приятно округлая, вполне в том стиле, который, как говорят, особо ценят арабы, спокойная, она всегда излучала жизнелюбие, и Джад просто изумился, увидев на ее лице такое злобное выражение.
– Они все перепутали, Джад, – рявкнула она.
– Что перепутали, дорогая?
– Я хотела смотреть «Коломбо», а мне вместо него суют эту дрянь «Через замочную скважину»!
– А ты включила тот канал, который нужен?
– За кого ты меня принимаешь, Джад? Конечно, это тот самый!
– А может, программа передач что-то наврала?
– Это «Радио Таймс», – сказала она гордо. – Оно никогда не ошибается.
– А, – отозвался он спокойно, снимая свои жилет и готовясь аккуратно спрятать его в специальную коробку, выложенную материей. Его супруга называла этот жилет «сценической деталью», а Джад относился к нему с огромным пиететом. – Может быть, теннис занял больше времени, чем предполагалось. Тогда они могли пустить что-нибудь покороче, а дальше пойдут как обычно.
– Джад, не бери меня за дурочку! – Голос Дот звучал уже гораздо спокойнее, она не кипела от раздражения, как тогда, когда сидела одна в лодке. – Посмотри, тут все перепутано. Сегодня вторник. – Она раскрыла программу ТВ. – Видишь, на 2.45 написано «Коломбо».
– А тебе дают «Через замочную скважину»?
– Да. А согласно «Таймс», «Через замочную скважину» была вчера днем, Джад. Вчера!
–Значит, они ошиблись. Или оборудование у них сломалось. – За тридцать лет брака – приятного и спокойного, такого удобного, как хорошо разношенные тапочки перед горящим камином, Джаду Кэмпбеллу пришлось уяснить (с чем он миролюбиво смирился), что у него есть только один соперник в борьбе за привязанность жены – Питер Фальк. Часы его дневных передач по вторникам и четвергам были священны. – Может, он выйдет в эфир позже?
– Нет. – Она бросила на телевизор мрачный взгляд, будто силой его могла проникнуть в черные сердца составителей программы, которые сыграли с ней такую гнусную шутку. – Они все испортили. Надо думать, встали с левой ноги все до одного! Ты только глянь! – Она схватила выносной пульт управления и нажала кнопку: – Видишь, переврали даже «Телетекст»!
– По-моему, все нормально. А в чем дело?
– А ты глянь на дату в верхнем углу.
– Ох!
– Видишь! – Ее серые глаза победно сверкали, ведь ей удалось доказать свою правоту. – Неужто уж хоть это нельзя было не перепутать! Я тебя спрашиваю, Джад!
Джад еще раз взглянул на экран «Телетекста». Время указано верно, а вот дата перепутана.
– Должно было быть – вторник, 23-е.
– А написано: понедельник, 22-е.
Его жена воскликнула скорее довольная, нежели сердитая:
– Вот обкакались так уж обкакались!
– А кто такой этот тип в золотом жилете? – спросил Бони Харрис светловолосого мужчину, барственно развалившегося в шезлонге на палубе.
– Какой-то кретин, который что-то мямлил насчет швартовов. Будто они плохо натянуты. В этом роде.
– Они и в самом деле ослабли. Я могу проверить...
– Меня они не интересуют. Соедини меня с Шиттером Брауном.
– Слушаюсь, мистер Карсвелл.
– Знаешь, Бони, – глаза мистера Карсвелла были тверды и тусклы, как оловянные, – у меня сейчас отпуск, а я вынужден сидеть туг и скрипеть зубами. Я плачу этому писающему в штаны старперу Россману, который гноит мои денежки, тратя их на радиорекламу, а ведь пользы-то от нее нет ни хрена! Последняя радиокомпания обошлась в десять тысяч фунтов стерлингов, но она не привела в Манчестерский клуб ни единой новой души. Я мог бы с тем же успехом принести эти десять тысяч сюда и скормить их здесь вон тем гребаным уткам. – Карсвелл уже почти кипел.
Бони Харрис достаточно знал своего босса, чтобы понимать, что тот умышленно доводит себя до очередного извержения. Когда у Карсвелла начинался приступ такого искусственно вызванного гнева, любой человек, оказавшийся у него под рукой, мог немедленно вылететь с работы. Слава Богу, сегодня таким человеком, по-видимому, будет Россман...
Карсвелл посмотрел на пивную банку, будто она вызывала у него отвращение или будто одна мысль о Россмане бесповоротно испортила вкус пива.
– Я собираюсь приказать Засранцу Брауну, чтобы он немедленно вытащил Россмана из-за его письменного стола, а потом присмотрел бы, чтобы тот немедленно оказался на улице. Пусть какой-нибудь другой голодный подонок займется делами благотворительности, потому что я блюю, понимаешь, блюю от того, что меня имеют все идиоты, которые даром просиживают штаны и тратят драгоценное время... Хм... что за пиво такое? Блевотина!
Карсвелл вышвырнул банку на берег, где она еще долго извергала из себя пену.
– Итак, этот Россман может уже через пару часов отправляться в свой дерьмовый дом и зализывать раны. И когда ты достигнешь моего положения, ты лучше заставляй их лизать твою... Верно, Бони?
– Так точно, босс.
– А теперь я схожу вниз, Бони. А ты оставайся тут да позвони Засранцу Брауну.
– О'кей, мистер Карсвелл. Хотите, чтоб я укрепил швартовы?
– Нет.
Карсвелл затопал по трапу, ведущему в его каюту. Там сидела девушка, которая смотрела «Через замочную скважину». У нее были длинные черные волосы, и она носила белый пеньюар, как две капли воды похожий на халат Карсвелла. Она покачала головой и с удивлением в голосе сказала:
– Должны были показывать «Коломбо». Изменили, ничего не сказав.
Карсвелл подошел к телевизору и пальцем нажал на кнопку отключения. Затем он чуть заметно кивнул на дверь своей спальни.